Глава 1
Казалось, природа сошла с ума. Сначала налетел ветер. Угрожающе завывая, принялся пугать зазевавшихся прохожих. Затем неожиданно стих, но только для того, чтобы дождаться подкрепления - кучево-дождевых облаков. Дождь обрушился стеной и терзал городок всю эту длинную-предлинную ночь, барабаня в окна и гремя по крышам немногочисленных домов, спрятавшихся в бескрайней тайге. Вода в озере бурлила и кипела, лопаясь под натиском крупных капель. Седые волны с шумом обрушивались на берег. Порывистый ветер довершал разгром, угрожающе раскачивая огромные деревья. С них клочьями слетали сизые листья и ложились на бушующий водоём.
К утру ветер угомонился. Грязная пелена облаков стала тоньше, дождь прекратился, показалось чёрное небо с догорающими звёздами. Огромный багряный диск робко показался из-за горизонта, кинув розовую стрелу из-за тучи. Начинающийся рассвет, выглянув из-за сопки, лениво мазнул лучом по верхушкам деревьев, выхватывая у ночи спрятанную позолоту листьев. Затем обогнул озеро, напустив на него тумана, и отразился от фюзеляжей красивых белых птиц, дремавших на аэродроме. Огромные птицы остались глухи к застенчивым попыткам заигрывания и просыпаться явно не спешили. Тогда рассвет сменил тактику и начал действовать настойчивее. Ему удалось добраться до гарнизона и заглянуть в окна верхних этажей. Но и там никто не обратил на него абсолютно никакого внимания. Обидевшись, поднатужился и зажёг разом день во всём городке.
Начались выходные, спешить некуда, авиаторам можно попробовать отоспаться. Осталась позади напряжённая неделя изматывающих душу, сопряжённых с большим риском, полётов. Поэтому все военнослужащие отдельного тяжёлого бомбардировочного авиационного полка, за исключением лиц, находящихся на боевом дежурстве, отдыхали.
Не спалось только Дмитрию Гордееву. Лёжа на диване, выкурил уже несколько сигарет подряд, периодически бросая быстрые, нетерпеливые взгляды на холодные светящиеся цифры электронных часов, стоявших напротив на телевизоре. Находясь под неизгладимым впечатлением произошедшего несколько дней назад разговора с учителем музыки местной школы, снова и снова перебирал в памяти эти волнительные мгновения.
Зная прописную истину, что, когда чего-то сильно ждёшь, время окончательно останавливается, он, тем не менее, сумел дождаться заветных цифр на табло. Наскоро позавтракав и, запихивая остатки бутерброда уже на ходу, через несколько минут Дмитрий уже открывал массивную входную дверь гарнизонной библиотеки.
Библиотекарь, пожилая худенькая женщина, за свою долгую библиотечную жизнь, похоже, уже ничему не удивлялась. Не удивилась она и столь раннему визиту посетителя в выходной день. Поправив очки с толстыми стёклами, тихо спросила, отложив толстый журнал в сторону:
- Доброе утро. Слушаю Вас.
- Здравствуйте! Мне нужна книга о Бахе, - смущённо произнёс Гордеев и густо покраснел, словно речь шла о новом номере эротического журнала, затем добавил, боясь, что его могут неправильно понять:
- Немецком композиторе Иоганне Себастьяне Бахе. Мне сказали, в вашей библиотеке есть такая книга.
- Вам нужны его автобиографические данные или интересует информация о творческом наследии? – Попыталась уточнить библиотекарь.
- Н-не знаю, - не уверенно ответил Дмитрий. – Что посоветуете?
Вместо ответа она сняла очки и начала протирать стёкла платочком, вытащенным из рукава:
- А в воздухе-то вы посмелее будете! – Неожиданно произнесла женщина, подняла голову и изучающее посмотрела на него. – Из экипажа Матвеева? Не ошиблась?!
«О! И эта туда же! - подумал Дмитрий, взглядом продолжая сверлить ближайший стеллаж. – Похоже, правда – мы становимся невероятно популярными!».
- Нет, всё правильно, вы не ошиблись, - улыбаясь, подтвердил он. - Давайте, что есть. Мне интересно всё. Особенно та книга, где говорится о его музыке.
- Поняла. – Она спряталась где-то в глубине стеллажей, откуда послышалось её негромкое бормотание.
Пауза затянулась. Вдруг в полной тишине раздался неожиданный для библиотечных стен возглас:
- Вот растяпа! Как я могла забыть – это же в третьем шкафу!
Через несколько секунд она уже возвращалась обратно, гордо неся в руке несколько книг. Просмотрев аннотацию к каждой из них, одну отложила в сторону:
- Молодой человек, рекомендую начать вот с этой, - тоже почему-то покраснев, сказала женщина.
Дмитрий молча кивнул. Библиотекарь занесла книгу в формуляр и, не спрашивая удостоверения личности, передала Дмитрию:
- Здесь будете читать или возьмёте с собой?
- Здесь.
- Тогда желаю удачи. Эта книга – лучшая и наиболее полная редакция, что было написано о Бахе. Издание 1955 года, очень редкое, книга имела потрясающий успех, но больше почему-то не издавалась.
Дмитрий бережно взял в руки толстую книгу и прошёл в читальный зал. Поудобнее усевшись в кресле, принялся читать. Книга называлась «Жизнь после жизни», рассказывала о творчестве Баха и его влиянии на мировую культуру. Написано было доступным языком, читалась легко и понятно, но только до определённого момента – пока не начался раздел, посвящённый сочинениям для скрипки. В книге говорилось, что «...величайшим вкладом в скрипичную литературу являются сонаты и партиты для скрипки соло И. С. Баха. Всего Бах написал шесть сонат и партит (партита – разновидность сюиты, - прим. автора). Среди всех этих произведений было одно, которое стояло особняком в этом ряду. Не являясь самостоятельным произведением, оно, тем не менее, по глубине и величию концепции делало его совершенно индивидуальным творением». Речь шла о «Чаконе», одном из наиболее часто исполняемом произведении великого композитора.
Гордеев вспомнил свою реакцию, когда впервые услышал «Чакону». Дмитрий отложил книгу в сторону и закрыл глаза, пытаясь переварить прочитанное, заново вспоминая это «разрешение технических проблем». Не являясь большим любителем классической музыки, он тогда был просто поражён, буквально смят и повержен на обе лопатки игрой неизвестного скрипача. Бах полностью оправдал свою фамилию, в буквальном смысле ошеломив своей музыкой и, выбив «из седла», лишил покоя. Как потом оказалось – навсегда...
Перевернув страницу, Дмитрий прочитал: «В «Чаконе» Бах проигнорировал относительно ограниченные возможности инструмента, предоставив почётное право разрешения сложнейших технических проблем скрипачу. Композитор развил и довёл до высшего художественного совершенства многоголосый стиль игры без сопровождения, что было типично для немецкой скрипичной школы ХVII века. От исполнителя в «Чаконе» нужно нечто большее — подлинно глубокое проникновение в музыкальное содержание. Без этого невозможно раскрыть индивидуальный характер каждой отдельной вариации, сохранить единство драматического «действия», присущее данному произведению, и, таким образом, сделать его понятным и доступным для слушателя».
Очередной абзац пришлось прочитать несколько раз, прежде чем до него дошёл, наконец, смысл. Зрительная память у Дмитрия была прекрасной, можно даже сказать – выдающейся. Перед глазами стояли строки, врезавшиеся в память: «Чакона близка к оплакиванию, круговому погребальному шествию, и прерывающийся ритм чаконы подчеркивает это ее свойство. В чаконе жизнь останавливается, застывает. «Чакона» Баха длится долго, хотя на самом деле это могут быть фазы одного и того же мгновения – мгновения умирания. Это самый момент внезапно прерванного движения, которое несколько долей секунд после этого по инерции продолжается, хотя это уже не жизнь, это просто странно растянутое последнее мгновение, когда перед глазами проходят, как бесплотные впечатления, моменты прерванного бега».
«Вот! Именно так и было! Похоже, тогда я и умер. Чтобы тут же родиться. Нет, не так. Совсем умереть невозможно, мы просто переходим из одного состояния в другое и заново начинаем жить. Видимо, это есть моё второе рождение… И опять начинается жизнь. После жизни. Да-а, верно подмечено... Интересно – как мы это делаем? Как же это всё-таки происходит? Посредством музыки? Наверное... Ага, тогда понятно почему, когда провожают в последний путь, играет музыка…
А что будет потом? Мгновения умирания... Моменты прерванного движения... Разве может движение прерваться? Тогда это будет уже не движение. В движении – жизнь. Если самолёт не движется, он не живёт. Но … и не умирает! Как называется такое состояние? Разве это и есть момент прерванного движения?! А потом? Что бывает потом? Движение продолжается, но как?! Каким образом?! М-да, сильно написано! Необычно и загадочно, прямо какая-то мистика!».
За 28 лет, прожитых на земле, Дмитрий никогда не задумывался, что бывают «моменты прерванного движения». Розовых очков не носил, верил в удачу, жил и просто радовался жизни. Случалось ему хоронить друзей, профессия предполагала такие исходы, но о смерти всерьёз как-то не задумывался, полагая, что Госпожа Смерть – понятие абстрактное, нереальное, а потому отношения к нему не имеющее. Все пытаются её обмануть, но не всем это, увы, удаётся. Как ни прячься, всё равно выберет того, кого захочет. Поэтому и пришёл к выводу: а стоит ли прыгать выше головы?! Живи, пока живётся! Живи одним днём и дай при этом пожить другим.
Да, жизнь – жестокая штука и не всем выпадает в ней счастье дожить до пенсии. Про таких говорят: «стало быть, не судьба». Что это значит, он не понимал и в разговорах старался этой темы не касаться.
Прочитав следующий абзац, закрыл книгу и отдал обратно библиотекарю, поняв, что неподготовленный мозг всё равно этого не примет: «Чакона канонизирована в качестве непреходящего образца и дала начало жанровой традиции, ставшей в последующих веках магистральной. Все последующие произведения следуют в русле именно этой немецкой традиции чаконы – серьёзной минорной, основанной на идее вариаций, где остинатная тема пронизывает всю композицию, а линеарность проявляется настолько сильно, что вариационный цикл может увенчаться фугой».
«Надо будет спросить обо всём у Ирины Сергеевны, пусть объяснит по-русски. Моё пещерное происхождение этого не понимает".
Умнее Инструкции лётчику книг Дмитрий не видел.
"Остинатная тема... Линеарность... Вариационный цикл...".
Он будто попал в другое измерение, где время течёт по-другому. Да и времени там, похоже, нет совсем. А, может, его просто не замечают?!
Вспомнив Ирину Сергеевну, подумал о ней с гордостью: «Да, вот это женщина! Фея из сказки! Непонятно, как она вообще оказалась в этом захолустье?!».
Неделю назад, спеша на полёты и, сокращая путь к месту остановки полкового автобуса, Дмитрий проходил мимо школы. Шёл, ни о чём не думая. Просто шёл и всё, мыслями проигрывая предстоящий полёт. Внезапно словно наткнулся на невидимую стену. Из распахнутого окна второго этажа доносились звуки скрипки. Ничего подобного никогда ранее не слышал. Гордеев даже остановился, позабыв обо всём. Скрипка не играла, а ... разговаривала. Вот только разговор шёл на непонятном языке, торжественно и оттого немного грустно. Как-то странно она это делала, будто пыталась предложить сыграть в непонятную игру, где ставка определялась только по окончании игры. Мелодия моментально очаровала, с первого услышанного такта, закружила и взяла в плен, увлекая за собой. Дмитрий словно оказался в закрытом помещении, в котором жила Музыка и в котором не было выхода, а был только вход.
Из состояния транса его вывел громкий противный сигнал отъезжающего автобуса. Дав себе слово выяснить кто же может так блестяще играть и как называется это произведение, на следующий день, не откладывая дело в долгий ящик, он уже знал ответ на эти вопросы.
... На втором этаже, в конце коридора, сразу за рекреацией, находился кабинет музыки. Подойдя к двери, Гордеев остановился. Сердце наносило непривычно тяжёлые удары в грудь, отдававшиеся гулким эхом по всему организму.
Переведя дух, Дмитрий открыл дверь. Кабинет был светлым и просторным, а его обладателем оказалась красивая молодая девушка. Шёл урок, дети что-то списывали с доски. Учительница, стройная блондинка, одетая в строгий тёмно-синий костюм, сидела за столом и перебирала какие-то книги, очевидно, искала ноты. В углу стояло пианино, на нём сверху в открытом футляре лежала скрипка. Дети разом, словно по команде, прекратили писать, учительница это заметила и, перехватив взгляды учащихся, направленные на приоткрытую дверь, недоумённо подняла голову. Затем, после небольшой паузы, внимательно посмотрев на Дмитрия, негромко спросила:
- Товарищ военный, вам кого?
В общении с девушками у Гордеева был накоплен большой опыт. Он не был женат, справедливо полагая, что с этим делом торопиться не стоит. Печальный опыт скорострельных браков и таких же разводов своих друзей подтверждал эти выводы. Хотя его отец, заслуженный военный лётчик, отлетавший в авиации ВМФ свыше тридцати лет, часто напоминал: «Сын, не оставляй тормоза на конец полосы, а свадьбу – на конец жизни». Дмитрий согласно кивал в ответ, но неизменно отвечал: «Папа, моя жена ещё не родилась».
Встретившись с ней взглядом, Гордеев сразу понял, что погиб. Мир раскололся, время остановилось. Его мозг словно получил какой-то импульс неизвестной доселе частоты, убивающий любые сомнения наповал.
Девушка это почувствовала. Она попросила учеников продолжать задание, поднялась из-за стола и, одёрнув пиджак, медленно подошла к двери. Дмитрий смотрел на учительницу, не отрывая взгляда. У неё была восхитительная фигура: полная грудь, узкая талия, длинные стройные ножки в светлых туфельках. Больше всего поразили глаза – голубые, бездонные, чуть насмешливые, манящие и сводящие с ума одновременно, одним словом.
Есть необъяснимые с точки зрения науки мотивы поведения, когда эмоции захлёстывают и полностью подавляют разум. Наступающее после этого пробуждение бывает трагично по своей сути. Это состояние может длиться любое время, чаще бывает, что долго, реже – непродолжительное время, когда человек не успевает даже прочувствовать, и почти никогда – вечно.
Дмитрий слышал об этом от одного своего однокашника. «Понимаешь, старик, - радостно делился тот своим счастьем, - это и называется – любовь с первого взгляда. Ты посмотрел на неё, она – на тебя. Что-то выстрелило в мозгу и … всё, это – любовь. Так бывает один раз, но на всю жизнь». Через два года любовь неожиданно закончилась, «влюблённые до гроба» тихо разошлись. После этого однокашник куда-то перевёлся и даже оборвал все связи.
Гордеев стоял и молча смотрел на девушку. «Божественную музыку может исполнять только богиня, - отчего-то пришло на ум. – Кто она? Странно, почему же я её раньше не видел?!». Сердце молотило как отбойный молоток, пытаясь вырваться наружу, отчего стала немного кружиться голова. Дмитрий прислонился к дверному косяку, фуражка съехала на затылок. Учительница подошла практически вплотную и, поправив фуражку, насмешливо произнесла, не обращая внимания на детей, бросивших учёбу и с интересом наблюдавших за этой сценой:
- Что – у вас все такие скромные?! А я слышала другое: авиация – удел людей смелых. Неужели могла ошибаться?!
Она всегда играла первую скрипку, но Дмитрий этого ещё не знал. Он смутился и промямлил, опустив глаза:
- Ну, …в общем, вы… правы.
- А знаете, как полностью звучит эта фраза?! – В её сумасшедшей красоты глазах заиграли озорные весёлые огоньки. И, не дожидаясь ответа, продолжила:
- Авиация – удел людей смелых, но не более. Так всегда говорил мой дедушка. Вы можете это подтвердить или опровергнуть?!
Дети, понимающе, захихикали. Дмитрий, не ожидая такого вопроса, вновь посмотрел на богиню, перестав дышать. Затем, собравшись с силой, тихо спросил:
- Можно я приду в другой раз?
Дети, хором:
- Ирина Сергеевна, пусть дядя-лётчик приходит! Он такой красивый! И очень смелый! Вы же сами сказали!
Настал черёд краснеть Ирине Сергеевне. У неё тоже что-то "выстрелило в мозгу":
- Вы можете подождать десять минут? Урок скоро закончится...