Глава 6
Солнце клонилось к закату и било по глазам яркими красными лучами сквозь частокол высоких сосен. Дорога проходила сквозь бескрайнюю тайгу, иногда выскакивала на огромную поляну, срывалась вниз или забиралась высоко в гору и изобиловала крутыми поворотами. Ирина сидела на переднем сиденье у матери на коленях и слушала радиоприёмник. Папа лихо вёл машину одной рукой, второй гладил белобрысую голову дочери и успевал при этом что-то весело насвистывать. Мама улыбалась и подпевала отцу. Настроение было замечательное. Они возвращались из отдалённой деревушки, где гостили у знакомых. До областного центра оставалось всего несколько минут пути.
Именно в эти минуты и закончилась счастливая и безоблачная жизнь маленькой Ирины. Впереди показался очередной поворот. Папа залихватски бросил в него машину, слегка подрезая угол и не сбрасывая приличную скорость. Сразу за поворотом огромный лесовоз выезжал с просёлочной дороги на шоссе. Водитель легковушки поздно среагировал на опасную ситуацию и «Волга» влетела прямо под длинный прицеп.
Мать Ирины, увидев стремительно надвигающийся прицеп с огромными брёвнами, в последнем инстинктивном порыве столкнула девочку вниз, в ноги, и это спасло ей жизнь. Страшный удар разрезал крышу, как бритвой, и снёс головы водителя и пассажира. Водитель лесовоза сначала удар не заметил и протащил смятую легковушку несколько десятков метров, пока его не обогнали свидетели аварии и не прижали к обочине.
Увидев трупы, шофёр лесовоза упал в обморок. Через некоторое время подъехала карета Скорой помощи, чуть позже - машина ГАИ. Ирина уже оправилась от шока, самостоятельно выбралась из покорёженного автомобиля и видела, как уносят на носилках окровавленные тела её родителей. Видя кровь на платье ребёнка, её попытались тоже усадить в «скорую». Она вырвалась и убежала в лес. Пока проводили следственные процедуры, стемнело, девочку сразу потеряли из виду. Найти её смогли лишь через два дня. Она сидела на том же месте, где произошла эта страшная авария, рядом с валявшейся на обочине смятой крышей их автомобиля, дрожжала и негромко выла. Платьице порвано, босиком, на лице несколько ссадин, рука ободрана. Больше всего поразили глаза – недетские, отрешённые, пустые. С ней пытались заговорить, но она ни на какие вопросы не отвечала.
Её отвезли в областную больницу. Три недели обследований не дали результата. Ирина не реагировала на вопросы и отказывалась принимать пищу. Держалась только на вливаниях. Медики констатировали поражение центральной нервной системы, как следствие - потеря речи и амнезия. Не было эффекта ни от лекарств, ни от гипноза, ни от иглоукалывания. Ничего не помогало. Ребёнок оставался немым, глухим и проявлял полную апатию ко всему.
В больнице Ирина провела четыре месяца. За это время выяснилось, что у девочки нет близких родственников и взять на воспитание некому. Поэтому её передали в интернат для детей-сирот и отказников с необратимыми патологиями. Ирина попала в детдом для глухонемых. Группа, в которую её записали, была самой младшей, самой беспомощной и беззащитной. Дети были её ровесниками, в основном поступившими из домов ребёнка, не знавших насилия. Все они окунулись в беспощадный и жестокий мир, подвергаясь унижениям старших, более приспособленных воспитанников. Ирина полностью замкнулась в себе и ни на что не реагировала. Над ней сначала тоже пытались поиздеваться, но потом отстали. Неинтересно приставать к человеку, который ни на что не обращает внимания.
Холодный северный ветер нервно срывал с деревьев остатки листвы и гнал их перед собой по рулёжным дорожкам. Низкие, свинцовые, грязно-серые облака с небольшими интервалами напоминали о своём появлении крупными дождевыми каплями, которые, падая на мёрзлый бетон, моментально превращались в лёд. Осень наступила строго по календарю, заявив всем о своих правах с сибирской прямотой и безаппеляционностью. Запоздалая стая уток, благодаря суетливому выстрелу полупьяного охотника, в полном составе сорвалась в воздух с полюбившегося за лето озёра и, сделав прощальный круг, взяла курс на юго-запад, из хаотичной толпы выстроив некое подобие строя.
На центральной стоянке была непривычная тишина, нарушаемая только подготовкой к вылету одного самолёта. Большие белые птицы, обутые в красные башмаки-колодки, задрав свои острые носы вверх, понуро наблюдали, как к их собрату под бортовым номером 01, стоявшим с краю, всё подъезжают и подъезжают спецавтомобили, дающие очередной шанс величайшему творению рук человеческих вновь оказаться в своей стихии. Учитывая ажиотаж, который предшествовал полёту, самолёт к вылету готовили очень тщательно. Всё, что можно было проверить – проверяли дважды, а то и трижды, для этого были задействованы лучшие специалисты полка.
Задание экипажу, который уже вышел из высотного домика и направлялся к ракетоносцу, было обычным – патрулирование возле берегов североамериканского континента в заданном секторе ответственности. Словом, всё как всегда.
Сложность заключалась в непредсказуемом поведении лидера США, республиканца до мозга костей, человеке, развязавшем холодную войну. Президент назвал подобные полёты «провокацией против великого американского народа, угроза демократии и конституции», и на недавнем телеобращении к нации заверил своих сограждан, что русские «больше не будут маячить возле наших границ». Мол, у них в России «пьют все, начиная с президента», и невозможно «адекватно спрогнозировать их действия». Меры обещал принять любые, вплоть до реального уничтожения наших самолётов.
Ну, и что из этого? Мы, к примеру, тоже не можем «адекватно спрогнозировать» действия нашего президента. Кричать об этом на весь мир?! Заявить можно всё, что угодно. Гораздо сложнее при этом просчитать последствия таких заявлений. Американцы наивно считали, что всё продумали до мелочей: и слабость нашей страны в результате «демократического прорыва» российского президента, поставившего Россию на колени, и отсутствие у нас вменяемых союзников, на которых можно надеяться в трудную минуту. Американцы заставили Россию отказаться от авиабаз на Кубе, во Вьетнаме, в Сомали, Гвинее, Анголе, где находились наши стратегические бомбардировщики, ранее контролировавшие, без преувеличения, всю планету.
Неудачи во внешней политике, продолжающийся экономический кризис, которому не было видно конца, отсутствие вменяемой национальной идеи - дали повод американскому президенту говорить о России всё, что может придти на ум, не опасаясь последствий за свои слова. Здесь необходимо заметить: имея самый низкий интеллектуальный уровень среди всех людей, прописанных ранее в Белом доме, на ум ему приходили далеко не здравые мысли, если не сказать хуже. Он, с полной уверенностью в своей правоте, постоянно удивлял мир высказываниями и предложениями, просчитать последствия которых не брался ни один писатель-фантаст, даже американский.
Наше руководство, как ни странно, угрозу восприняло достаточно серьёзно. Поразмышляв немного, военные приняли решение простое и безхитростное, как извилина от фуражки: отправить к далёким американским берегам только один борт вместо двух. Военным, в отличии от президента, пить было не на что, поэтому и решение было адекватно замыслу: если экипажу суждено не вернуться, пусть будет только один экипаж, а не два. На двоих даже пуля не делится. Всё равно ответных мер предпринято не будет. Да и кто будет их предпринимать? Кто и на чём? Руководящая роль президента великой страны с многовековой историей в нынешних реалиях своидилась только в отдаче двух приказов, которые с большой радостью выполняла чернь: "Наливай!" и "Забирай!"
Словом, всё грамотно рассчитали американцы, одного не учли: в отличие от наших правителей и воров в погонах с большими звёздами, простые военные, думали иначе и, в силу традиций русского офицерства, сдаваться не собирались, имея на то свою точку зрения...
Буквы Ирина знала с трёх лет, выучила их самостоятельно, рассматривая афиши. Родители удивлялись её успехам – в четыре года могла читать газету и записывать мелодию нотными знаками. Когда отец понял, что дочь бросилась в музыку, словно в омут с головой, стал объяснять ей сложную науку о звуках, их построении и предназначении – сольфеджио. Ирина запоминала наизусть большие отрывки из музыки русских и европейских композиторов, которые затем могла воспроизвести на бумаге.
В интернате она заново научилась читать и писать. Учителем русского языка был пожилой ветеран войны, не испытывающий ни малейшей жалости к детям. Он был грубым и жестоким, за нарушения мог запросто ударить тяжеленной указкой по голове. Больше всего он не любил, когда на него не обращали внимание. Поэтому Ирина сразу же стала его самой «любимой» ученицей. Ему нравилось над ней издеваться, вызывая к доске или заставляя переписывать помногу раз отдельные слова и предложения, добиваясь красивого почерка. Несмотря на тяжёлый характер и своеобразную методику преподавания, он считался опытным педагогом, сумевшим обучить немало трудных детей. Но даже он пасовал перед Ириной и не мог понять полнейшую апатию девочки. Она смотрела на учителя и не видела его. Впечатление - будто сознание существовало отдельно от тела.
Казалось, шансов вернуться к нормальной жизни после этой чудовищной автокатастрофы нет и быть не может. Так прошло три года. Ирина по-прежнему оставалась безразличной ко всему, что её окружает. Она могла часами сидеть без движения, уставясь в одну точку. Учителя постепенно пришли к выводу - девочка бесперспективная и перестали с ней заниматься персонально. Она аккуратно посещала все школьные занятия, сидела на последней парте, ничего не делала, просто рассматривала доску или рисовала непонятные узоры в тетрадке и никому не мешала. Никто не знал, о чём она думает, чем живёт и думает ли вообще? Она никогда не плакала и никогда не смеялась, похоже, она просто не умела этого делать. Когда заканчивались уроки, её приходилось насильно выводить из класса, потому что она не замечала окончания занятий. На прогулке дети оставались детьми: бегали, прыгали, кидали мячик или катались с горки, она же безучастно стояла в сторонке или сидела на лавочке.
С годами Ирина смирилась со своей участью и даже потихоньку стала приходить в себя. У неё проснулась тяга к жизни, она подолгу засиживалась в интернатовской библиотеке, проглатывая одну за другой книги с порванными и замусоленными страницами. Ей неожиданно открылся такой огромный мир, что собственные проблемы разом поблекли в её глазах и больше не казались неодолимыми. Теперь она уже не была одинока, ежедневно проживая от книги к книге не одну жизнь.
Прочитав однажды книгу на церковную тематику, решила посетить церковь, расположенную недалеко от интерната. Придя в церковь впервые, одна, без провожатых, её душа словно стала оттаивать. Ирину поразили одежды священников и просветлённые лица верующих. Она внезапно почувствовала себя маленькой и беззащитной. Ей стало себя очень жаль, с ней случилась истерика. Её быстро вывели на улицу, но она долго не могла успокоиться. Она понимала, что-то с ней не так, чувствовала в себе какую-то скрытую тайну, но не могла вспомнить деталей. Эта тайна не давала ей покоя, она взрослела и понимала, что может сойти с ума, если будет думать о ней постоянно.
Дети - великолепные психологи, тонко чувствуют перемены, к ней опять стали приставать. Теперь она могла постоять за себя, дать сдачи обидчику. Втайне от всех знала, что уже не инвалид: к ней вернулись звуковые сны, в которых звучали ангельские голоса певчих из церкви. Ирина стала понимать, люди - не рыбы и, открывая рот, издают красивые звуки. Такие же, как во сне.
Главная заповедь подобных учреждений – не высовываться, держаться как можно незаметнее. Чем меньше к тебе интерес, тем лучше. Ирина так не считала. Появившуюся потребность в общении она реализовала, познакомившись с мальчиком старше себя на три года по имени Валико. Слишком долго она оставалась одна, теперь вся её жизнь стала наполняться содержанием. Валико не отходил от неё ни на шаг, оберегая от всех проблем. Ему с ней тоже было интересно. Эта была трогательная дружба двух подростков, в один прекрасный день разом оборвавшаяся. Однажды Валико попался на карманной краже, и его увезли в неизвестном направлении на милицейском автомобиле.
Обретая слух, она обрела речь. Она научилась разговаривать, но, скорее отрезала бы себе язык, чем открылась кому-нибудь. Обретение слуха неожиданно стало раздражать её. Люди считали, что стоит им лишь отвернуться, и можно говорить в её присутствии любые выражения. Слишком рано она поняла мир взрослых, их слабости и пороки, и не возненавидела его только по одной причине – судьба мудро оберегала её.
Почувствовав тягу к учёбе, очень быстро догнала по программе своих одноклассников. Став круглой отличницей, начала принимать активное участие в общественной жизни спецшколы. Учителя не понимали происходящих в ней перемен и радовались, и пугались одновременно. Приглашённый врач-психолог предостерегал: такая активность может плохо закончиться. Это - тоже отклонение от нормы. Словно полёт бумеранга – движение есть, но не вперёд, по замкнутому кругу, результат может оказаться плачевным – не знаешь когда и откуда он вернётся, всегда надо быть начеку.
Всё закончилось также стремительно, как и началось. Однажды, зайдя в церковь перед уроками, она положила возле алтаря записку: «Боженька, если ты есть – помоги мне, пожалуйста». Едва дождавшись окончания уроков, выбежала из школы и побежала в церковь. Она не знала, что хотела там увидеть. Ноги сами туда вели. Отдышавшись, осторожно открыла входную дверь и остановилась, как вкопанная, не в силах сделать следующий шаг. Откуда-то из глубины доносились чарующие звуки скрипки, и она ВСПОМНИЛА ВСЁ. Исполнялась «Чакона» Баха, музыка скорбная и величественная. Ноги подкосились, она упала и потеряла сознание...
Впереди, где-то вдалеке, лишь угадываясь в налетевшем дождевом шквале, показались очертания, формой напоминающие стабилизатор бомбардировщика.
- Погода шепчет: «Займи, но выпей!» - Проворчал Гордеев, перепрыгивая через небольшую лужу, на которой уже начал схватываться тоненькой корочкой лёд. – Эх, сейчас бы сидеть дома, попивать пивко и смотреть Лигу чемпионов! Вместо этих маленьких житейских радостей приходится лететь хрен знает куда, отсюда не видно, аж на обратную сторону Земли, непонятно зачем и для кого! Явно же не за туманом или запахом тайги!
Его охотно поддержал Евгений:
- Во-во, только лучше не футбол смотреть, а заняться творчеством, новый стих наваять, например. Или пульку расписать.
- Ну, кому как, - понял друга по-своему Дмитрий, находясь в предвкушении интересного разговора. – Если честно, не всё понимаю в твоей поэзии. Как можно объяснить, например, с точки зрения здравого смысла, такие строки?
Дмитрий остановился, встал в позу поэта, читающего стихи перед публикой, и громко продекламировал, разрубая фразы на слова отчаянной жестикуляцией:
-Идите в авиацию, друзья!
-Дурных вестей и слухов не побойтесь.
-Красой закатов и восходов успокойтесь.
-И в форсаже услышьте голос соловья!
Рассмеявшись, Гордеев продолжал критиковать продолжателя дела Пушкина:
- Такое и утром первого января присниться не может! Разбираю гениальный шедевр по слогам. Согласен только с первой строкой. А дальше?! Боже ж мой! Какие такие дурные вести могут появиться?! Да и красой закатов и восходов успокаиваются только на кладбище, по-моему. Наоборот - эта краса возбуждает, манит, можно сказать, и зовёт на подвиги! Но следующий перл меня добивает: забыл, когда взлетает наш бомбардировщик, в радиусе пяти километров дрожат все стекла в домах, птицы не то, что не поют, вообще в воздух не поднимаются от страха?! Помнишь тех лебедей, которые имели несчастье сесть на озеро?!
Рядом с аэродромом находилось очень красивое лесное озеро. Недавно, при перелёте в южные края, на озеро неожиданно опустились несколько красивых белых лебедей. Технический состав, проводящий почти всё своё время на аэродроме, сразу взял над ними шефство. Лебеди поначалу держались в стороне поистине с королевским достоинством. Постепенно освоившись в новой среде, разрешили техникам себя подкармливать. Идиллия продолжалась только до проведения ближайших полётов.
Звук взлетающего бомбардировщика действовал на птиц катастрофически. Они пытались спрятаться от низкого, сильного, рвущего душу на мельчайшие осколки, звука, в озере, засунув голову в воду. Когда один лебедь перестал реагировать на звуки, покачиваясь на волнах в прежней позе, стало понятно - красивые птицы обречены. Оставшиеся в живых умные птицы подплывали близко к людям, некоторые даже выходили на берег, где смотрели людям прямо в глаза, моля о помощи и спасаясь от неминуемой гибели. В глазах стояли слёзы. Лебеди давались в руки, но не охотно, просто из двух зол выбрали наименьшее, и не прогадали. Местные охотники, оставив дома ружья, аккуратно переловили оставшихся лебедей и перевезли их на другое озеро, подальше от своих старших и грозных коллег-собратьев.
Евгений молча кивнул с улыбкой. Гордеев продолжал наступление:
- Скажи, пожалуйста, для кого предназначены эти бессмертные строки?!
- О-о! Да ты, как я вижу, просто влюблён в моё творчество! Наконец-то я нашёл своего благодарного читателя! – В тон Дмитрию ответил Евгений.
- Сколько лет продолжались поиски? – Дмитрия передёрнуло от неожиданно попавшей за шиворот холодной капли ледяного дождя. Евгений это заметил:
- Что, волнуешься в предвкушении ответа мастера? А-а, кажется, понял! Не можешь дождаться моего нового шедевра?!
И пояснил с улыбкой:
- Как ты справедливо заметил о моих бессмертных строках – это был заказ от директора местной школы и предназначались стихи исключительно для детей, влюблённых в нашу профессию. Пусть это была проба пера и написано в самом начале моей творческой карьеры, можно сказать, на взлёте, но детям понравилось.
- На пробеге!
- На взлёте! - Настаивал на своей версии радист. - Если детям нравится, значит это взлёт!
- Только тем, кто читать не умеет! – Парировал Гордеев.
- Скажите, пожалуйста, а что из моего творчества запомнилось вам ещё? – Продолжал начатую игру радист.
Было видно, подобные разговоры происходили у них не раз, и доставляли обоим удовольствие. В основном тем, что отвлекали от тяжёлых мыслей по поводу предстоящего полёта.
- Можно полюбопытствовать, мастер, когда вообще началось ваше восхождение на литературный Олимп?! – Не унимался Дмитрий, догнав ушедших немного вперёд штурмана с командиром. – И за что вы так ненавидите бедных детишек?!
У командира со штурманом тем временем разгорелась своя дискуссия.
- Паша, - неожиданно спросил командир, пряча лицо в воротник лётной куртки от сильного порыва ледяного ветра и никак не реагируя на перепалку Евгения с Дмитрием. – Ты тоже считаешь, надо было оставить крестовую девятку, а третью даму в бубях снести нахрен?
- Командир, однажды я оставил на перехват туза. Не поверишь - получился чистый мизер! Всегда везти не может. Кому не везёт - тех возят. Так играют в третьем классе специальной школы с усиленным изучением учебной программы. – Смолин успел спрятать улыбку в мягкий воротник тёплой куртки. - Не хотелось бы в тебе разочаровываться.
Матвеев внимательно посмотрел на Павла, затем тяжело вздохнул, признавая роковую ошибку:
- Для умственно отсталых, что ли?! Меня в третий класс к даунам решил записать?!
Штурман деликатно промолчал, дав командиру самому оценить тяжесть своего просчёта.
- Командир, не обижайся, но твой снос угадал бы даже Серёга Ветров, - продолжил мысль штурмана правый лётчик, на секунду прекративший анализ бессмертного творения радиста.
Такое сравнение понравилось Матвееву. Подполковник Ветров занимал в полку должность начальника штаба. Он считался сильным, вдумчивым игроком, и мечтал хоть разок одержать победу над любым из членов матвеевского экипажа. Иногда был близок к успеху, но в завершающей стадии партии почему-то начинал суетиться, нервничать, ошибаться и желанная победа всегда ускользала из рук.
Радист добавил:
– Вместо несчастного случая из двух взяток ты почему-то предпочёл паровоз из семи вагонов.
- Ну, извините, не оправдал доверия, - криво усмехнувшись, ответил командир. Он не считал зазорным извиняться перед членами своего экипажа. – Ну, что вам сказать, господа хорошие? Значит, есть над чем работать! Нет предела совершенству!
Несколько дней Ирина пролежала в больнице. Консилиум врачей пришёл к неожиданному выводу: Ирина АБСОЛЮТНО здорова. К ней вернулась память. Теперь она опять могла нормально говорить. Она выписалась из больницы и первым делом отправилась на городское кладбище. С трудом нашла могилу родителей. Могила была неухоженной, Ирине понадобилось немало времени, чтобы привести её в божеский вид. Вырвала сухую траву, поправила покосившиеся кресты, нашла лопату и обложила могилки свежим дёрном. Затем присела на небольшую лавочку у оградки и стала рассказывать родителям обо всём, что было за эти годы. Не заметила, как стемнело. Страха не было, была досада, что не всё успела рассказать.
Кладбищенский сторож, обходя территорию, услышал доносившиеся звуки откуда-то из темноты. Подойдя ближе, сторож, человек, привыкший ко всему, замер, поражённый услышанным. История больного ребёнка потрясла его. Он сел рядом с ней и тоже заплакал. Когда Ирина закончила, взял её за худенькие плечи и отвёл к себе в дом, стоявший напротив кладбища. Сторож предложил Ирине свою помощь, та не отказалась. Пройдя всю бюрократическую волокиту установления опеки, ему удалось забрать девочку к себе. Пожилой человек, совершенно посторонний, сумел заменить ей и мать, и отца.
Рано овдовев, жил один, детей не было, второй раз жениться не стал. На недоумённый вопрос Ирины пояснил:
- Я не одинок, она всегда со мной, мы видимся каждый день. Вон её памятник, возле двух берёзок, видишь? А теперь у нас и ты появилась. Не пропадём, дочка!
Он вкладывал в неё всю душу, всю свою нерастраченную любовь. Ирина это видела и старалась не огорчать старика, человека с благородным сердцем и нелёгкой судьбой. Срочную службу ему довелось послужить в авиации, механиком, в полку перехватчиков на Курилах. Он знал множество интересных историй, связанных с самолётами и лётчиками. Эти рассказы безумно нравились девочке. Она влюбилась в красивую и мужественную страну – Авиация. Возможно, это и определило её дальнейший жизненный выбор.
После армии остался там же, на Курилах. Несколько лет ходил в море на рыболовецком сейнере. Однажды в жестокий шторм гружёный корабль перевернулся и затонул. Когда рыбаков нашли, в живых из команды осталось только три человека. Вняв Божьему предупреждению, решил судьбу не искушать и уехал в Сибирь. Сменил немало профессий, был и старателем, и трактористом, и комбайнёром, и плотником, и каменщиком. Короче, все специальности, наверное, освоил.
Он любил детей, даже написал книжку для них, но понимал, что всё это не его. Говорил: «Все профессии хороши, только не могу найти свою. Боюсь, её ещё не придумали». Последние годы перед пенсией работал на шахте, ходил в забой, руководил бригадой подборщиков, закидывающих уголь на транспортёрную ленту после прохода комбайна. Работа физически очень тяжёлая, но крайне необходимая и важная. Чувствуя свою значимость и востребованность, работал из последних сил. Когда их уже не осталось, подоспела пенсия. Сидеть без дела не захотел, стал следить за порядком на кладбище, охраняя покой умерших от их потенциальных кандидатов.
Ирина стала учиться в обычной средней школе, которую закончила с золотой медалью. После этого поступила в Институт искусств, который тоже закончила с красным дипломом. Могла выбрать блестящую карьеру музыканта, но предпочла этому преподавание музыки в школе, для чего уехала в самый отдалённый район, где в первый же день своей школьной практики встретилась с Гордеевым.